Вчера, после обеда, с аэродромов — со слегка подсохшей земли, поднялись с Быхова и с Холмеча эскадрильи бомбардировщиков: Ю-87; пошли на север, к ближайшему полку немецких бомбардировщиков, налетая на их аэродром с запада, а Не-111 — на юг, с той же целью: пресечь вылет вражеских самолётов для бомбёжек моих эшелонов! Ни к чему мне, хоть мои эшелоны и прикрыты зенитками, попытки бомбёжек: а вдруг прорвутся и разбомбят эшелон или «железку» — весь график движения полетит насмарку! Доложили: отбомбились просто чудо: их не ждали и приняли за своих, а выданные им места расположения зениток; склада с горючим; склада с боеприпасами; расположения замаскированных самолётов, разведанные мной, очень помогли при бомбёжке! Бомбардировщики Ю-88 с аэродрома Бобруйска атаковали станцию Рославль, на которой немцы грузились в эшелоны для возврата себе города Кричева. И тоже успешно отбомбились! Сегодня — с утречка, по «холодку», им новое и последнее боевое задание: Ю-87 с Быхова отбомбиться по южному крылу 56й пехотной дивизии немцев; Ю-88 — сделать то же самое по северному крылу 29й мотопехотной дивизии, а Не-111 — ударить всеми тремя эскадрильями по 17й танковой дивизии, расположенной на станции Ямполь — крайней в длинном ряду танковых дивизий на северном крыле: чем меньше будет у 2й танковой группы Гудериана танков — тем мне будет легче — нечего будет бросить на мои части у мостов…
На станции ещё только разворачивались боевые действия по уничтожению противника, а два взвода уже захватили лагеря пленных, расположенные возле станции и начали фильтрацию пленных: «мальчики направо-девочки налево», а нежелающие воевать — остаются в лагере дожидаться прихода немцев… 15 тысяч пленных… Из них три тысячи — «добровольцы» на службе у немцев. Живут хоть и под охраной, но намного лучше, чем в лагере, хотя — и работают не жалея себя: немцы зря кормить не будут. Эти умерли первыми: в городе то тут, то там вспыхивала ружейно-пулемётная стрельба и дураку нетрудно было догадаться — не всё спокойно в «немецком королевстве»… Отсюда — паника среди проснувшихся «отщепенцев» — а вдруг это Красная Армия атакует город: придётся отвечать за добровольное сотрудничество! И полкубика силы, брошенное мною на казарму, вернулось мне двумя кирпичиками! Может кто и погиб безвинно, но, по моему мнению — среди добровольцев безвинных нет… Четыре тысячи не пожелало воевать — «накушались» досыта «прелестей» войны… Извините, но: кто не с нами — тот против нас! Они так ничего и не ощутили: вот они были и вот их уже нет. Мой грех — мне и нести эту тяжесть по жизни! Из восьми тысяч оставшихся шесть тысяч: я так понимаю, сделали выбор в пользу спецназа, глядя на моих бойцов. Чистить их придётся, но уже на нашей территории: я не проверял всех — не было времени, но правило: политработников и штабных к себе не брать, командиры соблюдали неукоснительно!
Батальоны, не участвующие в штурме станции, разошлись вправо и влево от железной дороги и, словно широким неводом, охватили дальние подступы, включающие в себя различные склады. Охватили и стали сжимать кольцо окружения, захватывая один склад за другим; одно хранилище оружия и боеприпасов, горючего, продовольствия и прочих нужных нам предметов, так необходимых на этой войне… А первые эшелоны уже разошлись по своим направлениям: на Почеп и на Погар… Первым шёл батальон с техникой: грузовиками, Бюссингами, Ганомагами. За ним — эшелон с бойцами: так меньше подозрений: ну перебрасывают на передовую очередной батальон — пусть себе едет куда нужно… А нам было очень нужно доехать до мостов через Судость не поднимая шума: нам же ещё плацдарм на правом берегу зачищать от немцев…
На второстепенное направление — для меня, хотя первостепенное по значению: Унеча-Почеп-Брянск поставил Молодцова — ему с начальством «воевать» не впервой! Капитан состроил жалостливую рожу лица, но увидев мою непоколебимость только вздохнул горько. Цель у него и простая и сложная. Простая по тому, что Почеп и мост стоит выше по течению реки и заметно меньше, чем у Погара, да к тому же на стыке двух немецких дивизий: 56ой пехотной и 1й кавалерийской, но — на территории 1й кавалерийской. Там обмануть немцев будет проще… А у Погара и мост пошире и, хотя такой же стык между моторизованной дивизией из состава 47го мехкорпуса и 29й моторизованной, но мост на территории моторизированной дивизии, хотя, думаю и там не будет особых проблем: стереотипы — страшная вещь, особенно для обороняющихся и громадный плюс для атакующих, то есть для нас! Там даже моя помощь не понадобится, хотя я и ехал со своими бойцами в первом эшелоне — где техника батальона. За километр до моста, когда эшелон стал сбрасывать скорость до положенных 10 километров, ушёл в невидимость и спрыгнув на насыпь побежал на север. Туда, где должна быть моя ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ, ради которой — чего уж скрывать и была намечена, продумана и осуществлена вся эта многоходовая и многодневная операция и по длине и по времени: от Бреста до Почепа…
Я бежал вдоль отрытых окопов, превращённых обстрелами немецких орудий в лунную поверхность: приходилось оббегать воронки от разрывов, раскинувшие свои внутрености то перед окопами, то за ними. Некоторые снаряды и бомбы, попавшие в окоп, разворотили траншею; осыпали бруствер с обоих сторон… То тут, то там лежали в разных позах мёртвые бойцы и младшие командиры: кто целые, а кто и порубанные осколками: Лежали уткнувшись лицами в землю, словно пытаясь в последний миг вдохнуть запах родной земли; лежали уставившись невидящими глазами в серое, хмурое небо… С болью на лице; со спокойствием и с недоумением: как же так — почему я??? Много, очень много непогребённых тел… Да кто их будет погребать? Трофейщики пройдутся; соберут оружие… Ну — может пригонят пленных, похоронят в одной могиле… Многие воронки были огромных размеров — явно бомбили с самолётов… И ничего не мешало им отбомбиться точно по цели! В голове у меня звучал грозный гул; глаза застилала пелена ярости; в глубине тела Чёрная сила заклокотала, требую выхода наружу — УБИТЬ! УБИТЬ ВСЕХ!! Сквозь пелену накатившего безумия донёсся мужской гогот…
ВОТ ОН! ВОТ ОН ВРАГ!! УБИТЬ, УНИЧТОЖИТЬ, ИСПЕПЕЛИТЬ!!!
Побежал медленнее и перешёл на шаг, гася в себе ярость. Группа немцев, невидной наружности — явно трофейщики, стояли на краю окопа, с оплывшими от взрыва стенками и торчащими в разные стороны щепами досок, которыми укрепляли стенки и тыкали пальцами в окоп, весело выкрикивая, перебивая друг друга:
— Эй… Русский фрау… Ком цу мир… Иди к нам… Давай, давай… А вот это, пожалуй — то что мне надо! Подошёл сзади: в окопе, сидела на корточках девушка или молодая женщина в военной форме с медицинской сумкой на боку; серо-белой повязкой с красным крестом на левой руке и треугольниками военфельдшера на петлицах: грязные волосы, щедро пересыпанные землёй; пороховые и грязные разводы сажи на лице; чёрные тени под глазами; грязные руки с чёрной каймой под ногтями… Так сразу и не определишь возраст… Но лицо! И глаза!
О Н А! ЭТО ОНА — МОЯ М А Р И Я!!!
Привалилась правым плечом к деревянному брустверу окопа; опёрлась дрожащей левой рукой о противоположный, отстраняясь подальше от стоящих на краю окопа и гогочущих во всё горло немцев… Грязная замызганная гимнастёрка, пропитанная, как и юбка бурыми пятнами с разводами грязи. Юбка задралась на коленке выше допустимого, обнажив колено в тёмном чулке… Увидев жадные взгляды, одёрнула юбку, почти прикрыв коленку с разодранным чулком, продолжая со страхом смотреть на солдат…
— Ком… — крикнул особо «озабоченный» ганс. Девушка в страхе покачала головой, словно это могло что то изменить…
— Ком! — грозно выкрикнул немец — Шнелль! Давай — давай! Бистро! И передёрнул затвор винтовки. Лязгнул металл; сверкнула кувыркаясь вылетевшая гильза; в зрачках санитарки плеснулся ужас…
Мария Романова — уроженка Брянской области, города Локоть: комсомолка; спортсменка (обладательница значка «Ворошиловский стрелок» и знака ГТО — готов к труду и обороне), 19 лет отроду, пришла в военкомат в самом начале войны. Её не брали в армию, но она была очень настойчива и её, в конце концов, призвали. НО! На свою беду она успела закончить медицинское училище, да к тому же и мать ее была в городе довольно известным врачом… Вот и призвали её не в ряды Красной Армии снайпером, как ей мечталось, а медсестрой в полевой полковой госпиталь. Там главврач заметил подготовленную медсестру и Мария быстро получила — звание за званием, должность ассистента хирурга при сложных операциях и звание военфельдшера. Там же она столкнулась с первой неприятностью, которую ей принесла её красота: командир полка воспылал к ней страстной и пылкой любовью и не привыкший к отказу очень удивился, когда ему прямо и доходчиво сказали — отвали на пол штанины! Нет — Мария сказала вполне интеллигентно и вежливо, но смысл был именно такой. А когда он не понял и попытался переубедить упрямицу — получил звучную оплеуху при всех, да ещё коленом в промежность и ушёл сгорбившись и изрыгая проклятья! Мстить не посмел, но приказом «сослал» строптивицу набраться ума в пехотную роту на должность простой медсестры. И уже во втором бою Мария попала под бомбёжку, находясь на переднем крае в окопах. Первый бой она запомнила плохо: металась по траншее на призывные крики и стоны раненых… Второй бой перенесла уже легче — вполне соображала что делала, только пригибалась от свистящих над окопами пуль, да вздрагивала от близких разрывов снарядов. Потом её позвали в землянку комроты, где были размещены раненые — комроты ранило в голову осколком снаряда. Она прибежала; перебинтовала ему голову и тут свет померк в её глазах: в окопе, прямо перед дверью в землянку, взорвалась бомба с пикирующего бомбардировщика. Теряя сознание от оглушительного взрыва, она услышала, как в землянке засвистели осколки, рикошетя от чего то металлического; как в развороченную взрывом дверь кто то швырнул кучу земли. Услышала чавкающие, уже знакомые звуки вхождения металла в тело и… отключилась…