Живёт в ожидании счастья… А с ним нелегко повстречаться! — спел-выкрикнул ожесточённо последние слова. Мир взорвался на куски! Небо рухнуло на землю, накрыв меня с Олесей прозрачным хрустальным куполом! Остались только я и ОНА! Стоим друг против друга и я пою — пою ТОЛЬКО ЕЙ! Вся сила вербального и невербального воздействия вливалась в мои слова для неё — ОЛЕСИ:

ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! Так птицы кричат… — слова яркими радужными лентами скользили к девушке, страстно обвивали её…

Так птицы кричат в поднебесье: ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! С нежностью, словно хрупкий цветок, протягивал я девушке слетающее с губ СЛОВО — ЕЁ ИМЯ! Олеся подалась ко мне: шаг, второй…

Останься со мною ОЛЕСЯ… КАК СКАЗКА, КАК ЧУДО, КАК ПЕСНЯ… — с невероятной нежностью прошептал, утонув в бездонном колодце карих глаз! И разорвал контакт — не в силах выдержать поток обожания, нежности, любви девушки из Полесья… Проигрыш и… последний припев: пою его опустошённый; с грустью, лёгкой горечью и несбыточной мечтой: такой близкой и… такой далёкой…

Останься со мною Олеся… Как сказка, как чудо, как песня… Отзвучал последний аккорд; звуки растаяли в тишине зала. Поднял голову: по слезам девушки текут слёзы; губы что то шепчут… Ну я выдал, однако — сам такого от себя не ожидал!

Да это не ты выдал… — поправил меня в голове реалист — эта девушка — последняя любовь капитана… Настоящая любовь: встречались, гуляли; даже целовались — несколько раз… А потом навалилось: прорывы и переходы через его участок границы польских банд; контрабандистов; белогвардейских диверсантов — схватки, погони, перестрелки… Не было времени не только на любовь и сон — на работу с личным составом времени не хватало… Но всё же верилось: вот-вот ещё немного; вот ещё раз покажем, что на этом участке всех преходящих ждёт только плен или смерть и уж тогда… А ТОГДА ПРИШЛА ВОЙНА! И пришёл последний, смертельный бой…

— Товарищ капитан! — выкрикнула она с надрывом — почему вы не приходили?! Я вас так ждала!! Я ТАК ЖДАЛА!!! Ответил скорбно:

— Война Олеся… Война, будь она проклята… Олеся подошла ко мне:

— Спасибо вам товарищ капитан! За всё спасибо! — всхлипнула девушка. Наклонилась ко мне, обхватила руками шею; неумело ткнулась, влажными от слёз губами в небритую щёку и выбежала в коридор — только каблуки простучали… Вздохнул огорчённо, проводив глазами выскочившую в коридор девушку, пробормотал покаянно:

— Ну вот… Довёл девушку до слёз… И отчаянно рванул меха баяна!

Глава шестнадцатая

С нашим командиром не приходится тужить…

А народу заметно прибавилось: добавились санитарки и обслуга постарше: прачки, поварихи… Раненые уже толпились в коридоре… Принесли даже неходячих, усаживая из на табуретах… Пальцы забегали по клавишам, выдавая длинный проигрыш; в тех местах, где бухал большой барабан — его заменял мой голос… Запел:

У главврача сегодня день рожденья. Ей сегодня 35 лет…

Я несу в подарок поздравленья и красивый розовый букет…

А помнишь день рожденье в 6 м классе и тебе 13 лет… — повернулся к главврачу, раскрывшей глаза от изумления:

Вот тогда на зависть всем ребятам я принёс свой розовый букет!

Розовые розы — Тоне Москалёвой; Тоне Москалёвой — однокласснице моей! — пел, обращаясь к слушателям… и повернулся к Тоне:

Розовые розы — я дарю ей снова: в память наших школьных; в память наших школьных дней! — пропел, улыбаясь. Длинный проигрыш

Знаю Тоня — мы уже не дети: у тебя друзья свои… — кивок в сторону кавалериста — капитан мед службы раздражённо дёрнула плечом…

Только годы лучшие на свете — дарит память нам двоим…

У Тони Москалёвой день рожденья — ей сегодня тридцать пять лет — пропел «непонятливым» слушателям: кто не понял кому эта песня…

Я принёс в подарок поздравленья и красивый розовый букет! — пропел, глядя в глаза своей бывшей однокласснице! Та стояла растерянная, прикусив, по привычке, в минуту сильного волнения, верхнюю губу… По подбородку: капля по капле, медленно стекала тоненькая полоска крови. Так ведь и гимнастёрку запачкает — мелькнула отстранённая мысль, а я продолжал — пропел припев… Закончил, встал, снял ремни баяна, поставил на табурет. Чуть повернул голову: из коридора ко мне подошёл мой боец и протянул обрезанный крафтовый бумажный мешок, туго замотанный снизу верёвкой… Размотал верёвку, сунул внутрь бумажного «пакета» правую рук; левой расправил снизу «пакет» и взявшись за верхушку, на манер фокусника, потянул вверх… Октябрь месяц… Средняя полоса России… По залу поплыл потрясающий аромат летних роз, перебивая тяж1лый запах хлорки, лекарств, тяжёлого мужского пота. В руке у меня — большой букет розовых роз! А что: Мария там — у водопада, сотворила из ничего бутылку портвейна, а я чем хуже? Обвёл взглядом превратившихся в застывшие изваяния слушателей:

У вашего главврача сегодня день рожденья! Говорят женщине столько лет — на сколько она выглядит… Я дарю ей 25 роз: по розе на один год! Пошёл к Тоне — она шагнула навстречу. В её глазах слёзы; на подбородке — кровь из прокушенной губы… Протянул букет роз…

— Но как же… — прошептала она в мёртвой тишине прозвучавшие громом слова — ты же сгорел… умер… — поправилась она…

— Жив, как видишь… — усмехнулся я — потом расскажу… может быть… Ну… — с днём рождения… — и наклонившись к уху добавил — Мамми… Москалёва вздрогнула: тогда, в детстве, она прочитала Марка Твена про жизнь чернокожих рабов и рабынь и возмущалась: как так можно поступать с женщинами — жестоко и несправедливо. И всё возмущалась о судьбе чернокожей рабыни-служанки откликающейся на имя Мамми… А я её дразнил этим именем. Иногда…

— Подожди… Достал платок из нагрудного кармина — не первой свежести, конечно, но для меня это не важно. И медик этого не заметила — не отстранилась… Провёл платком по влажным ресницам; перевернул и стёр с припухшей губы кровь, прикасаясь к губе пальцами. Пустил немного тёмной силы для быстрого заживления: ну вот и всё — словно ничего и не было — только лёгкое покраснение…

— Ну вот — ещё одну довёл до слёз своим пением! — возмутился я.

— Да это от радости… — попыталась объяснить Москалёва…

— Всё равно! — не согласился из вредности (или с дальним расчётом) не буду больше петь! Да к тому же обещался спеть две, а уже сколько… Развернулся… В спину ударил твердый командный голос:

— Я, как именинница — товарищ капитан, имею право попросить вас, а если понадобится… — глав врач негромко топнула ногой — то и потребовать — спойте ещё! Неужели вы откажете имениннице?!

— Правда — товарищ капитан! — попросила пришедшая на своё место — я и не заметил когда, Олеся Бортко — любовь капитана — спойте ещё… Ну пожалуйста — товарищ капитан… — жалобно произнесла девушка, глядя на меня влюблёнными глазами.

— Правда товарищ капитан — спойте… просим вас… — попросили, чуть ли не хором слушатели, особенно дамы разных возрастов. Усмехнулся про себя: песен хотите дамочки — будут вам песни! Пальцы привычно легли на клавиши и басы… Зазвучала медленная, хороводная мелодия, под которую девушки далёкого прошлого, одетые в длинные, до пола платья и сарафаны, перебирая медленными шажками, плавно, словно плыли над поверхностью пола, двигались друг за другом, ведя замысловатый хоровод. Для всех, в этот раз, запела — в моём лице, женским голосом, солистка группы «Балаган Лимитед»… Первый куплет — имениннице, как и просила…

Провожал ты меня до тенистого сада. Вдруг взяла тебя нервная дрожь… — запел ей про случай из нашей, такой далёкой, юности…

Ты скажи, ты скажи — чё те надо, чё те надо — может дам, может дам что ты хошь… — глаза Тони затуманились — видимо вспомнила… Повторил припев — она усмехнулась в ответ. Повернулся к Олесе:

Мы гуляли с тобой — я ревела, ох ревела… Подарил ты мне серебряную брошь… За брошь не скажу, но что то подарил и Олеся всплакнула тогда — кто их женщин поймёт, почему — было…

Ты скажи, ты скажи — чё те надо, чё те надо — может дам, может дам чё ты хошь… пропел припев, который с середины подхватила медсестра, а повтор уже пела уверенно, призывно улыбаясь… Повернулся к начальнице госпиталя: вижу — поджала губы…